Неточные совпадения
Он слушал разговор
о вчерашнем обеде в клубе и
думал: «Что теперь делается с ней, заснула ли?
— Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я решил две шахматные задачи, и одна очень мила, — открывается пешкой. Я тебе покажу. А потом
думал о нашем
вчерашнем разговоре.
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы,
вчерашним случаем и в то же время способный
думать о несчастии других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает социальную ошибку, — тем не менее… достоин уважения!
«Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства», — ложась спать,
подумал он
о Марине сердито, как
о жене. Сердился он и на себя;
вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные своей отвлеченностью.
Было жалко его, но
думать о нем — некогда. Количество раздражающих впечатлений быстро возрастало. Самгин видел, что молодежь становится проще, но не так, как бы он хотел. Ему казалась возмутительной поспешность, с которой студенты-первокурсники,
вчерашние гимназисты, объявляли себя эсерами и эсдеками, раздражала легкость, с которой решались ими социальные вопросы.
«В самом деле, сирени вянут! —
думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили
о счастье. И сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
Затем… затем я, конечно, не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее
вчерашнего письма к нему, и
о нравственном «воскресении» его после письма; а это-то и было главным, так что все его
вчерашние чувства, которыми я
думал так обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно, не по моей вине, потому что я все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
— Кабы умер — так и слава бы Богу! — бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом
подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им хоть часть
вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то
о нем теперь
думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
Завтра я буду счастлив! У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и
вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не
думает о будущем; у него есть настоящее — и то не день — а мгновенье.
«Заговорить самому
о вчерашнем деле, —
подумал я, — спросить ее, куда она так спешила, чтобы узнать окончательно…», но я только махнул рукой и присел в уголок.
В однообразно тихом и плавном течении жизни таятся великие прелести — и он предавался им с наслаждением, не требуя ничего особенного от настоящего дня, но и не
думая о завтрашнем, не вспоминая
о вчерашнем.
Холерина перешла, таким образом, в другой припадок, истерического самоосуждения. Я уже упоминал об этих припадках, говоря
о письмах его к Варваре Петровне. Он вспомнил вдруг
о Lise,
о вчерашней встрече утром: «Это было так ужасно и — тут, наверно, было несчастье, а я не спросил, не узнал! Я
думал только
о себе!
О, что с нею, не знаете ли вы, что с нею?» — умолял он Софью Матвеевну.
Передонов ушел в гимназию в мрачном настроении.
Вчерашние неприятности припомнились ему. Он
думал о Крамаренке: как этот скверный мальчишка решился назвать его подлецом? Значит, он не боится Передонова. Уж не знает ли он чего-нибудь
о Передонове? Знает и хочет донести.
Думая, что Хоботов хочет развлечь его прогулкой или в самом деле дать ему заработать, Андрей Ефимыч оделся и вышел с ним на улицу. Он рад был случаю загладить
вчерашнюю вину и помириться и в душе благодарил Хоботова, который даже не заикнулся
о вчерашнем и, по-видимому, щадил его. От этого некультурного человека трудно было ожидать такой деликатности.
— Долго что-то очень собираюсь прервать их… Ты не со
вчерашнего дня страдаешь и мучишься
о супруге твоей и почти пламенную любовь выражаешь к ней в моем присутствии. Кремень — так и тот, я
думаю, может лопнуть при этом от ревности.
Я не могу сказать, чтобы я
думал тогда только
о своей картине. Я вспоминал
вчерашний вечер с его странной, еще не виданной мною обстановкой, неожиданную и счастливую для меня встречу, эту странную женщину, падшую женщину, которая сразу привлекла все мои симпатии, странное поведение Бессонова… Что ему нужно от меня? Не любит ли он ее в самом деле? Зачем тогда это презрительное отношение к ней? Разве не мог бы он спасти ее?
О возможности возвращения
вчерашнего припадка он и не
думал; он был убежден, что болезнь прошла совершенно в ту самую минуту, когда он, заснув вчера в таком бессилии, через полтора часа вскочил с постели и с такою силою бросил своего убийцу об пол.
— Ну, полноте, не сердитесь… Слышите, Федор Федорыч, не сердитесь. Всё к лучшему. Я очень рада
вчерашнему объяснению… именно объяснению, — прибавила Маша. — Для чего, вы
думаете, я заговорила с вами об этом? Для того, чтоб пожаловаться на господина Лучкова? Полноте! Я забыла
о нем. Но я виновата перед вами, мой добрый друг… Я хочу объясниться, попросить вашего прощенья… вашего совета. Вы приучили меня к откровенности; мне легко с вами… Вы не какой-нибудь господин Лучков!
Ордынов проснулся уже довольно поздно утром в раздраженном, робком и подавленном состоянии духа, собрался наскоро, почти насильно стараясь
думать о насущных заботах своих, и отправился в сторону, противоположную
вчерашнему своему путешествию; наконец он отыскал себе квартиру где-то в светелке у бедного немца, по прозвищу Шпис, жившего с дочерью Тинхен.
Во всю ночь эту Марфа не могла заснуть и все
думала о Корнее. Наутро она надела зипун, накрылась платком и пошла узнавать, где
вчерашний старик. Очень скоро она узнала, что старик в Андреевке. Марфа взяла из плетня палку и пошла в Андреевку. Чем дальше она шла, тем все страшнее и страшнее ей становилось. «Попрощаемся с ним, возьмем домой, грех развяжем. Пускай хоть помрет дома при сыне», —
думала она.
Встревоженный угрозой судом, которую сделала ему
вчерашний день княгиня Казимира, Михаил Андреевич не отдавал себе ясного отчета в положении своих дел: он даже не
думал о жене и хлопотал только об одном: как бы разойтись с Казимирой. Под неотступным давлением этой заботы, он, как только встал, бросился рыскать по городу, чтоб искать денег, нужных для сделки с Казимирой. Он даже завернул в департамент к Грегуару и просил его, не может ли тот помочь ему в этом случае.
Кто-то напомнил
о свайке, с которою утром
вчерашнего дня видели дурачка, но свайка имела стержень круглый:
думали, что рана нанесена большим гвоздем, но большой гвоздь имеет четырехсторонний стержень и он нанес бы рану разорванную и неправильную, меж тем, как эта ранка была точно выкроена правильным трехугольничком.
Палтусов
подумал по уходе Спиридона
о своем
вчерашнем разговоре с княжной Куратовой. Его слегка защемило. Ее гостиная дышала честностью и достоинством, не напускным, а настоящим. Неужели она верно угадала — и он уже подернулся пленкой? А как же иначе? Без этого нельзя. Но жизнь на его стороне. Там — усыпальница, катакомбы. Но отчего же княжна так симпатична? Он чувствует в ней женщину больше, чем в своих приятельницах «dans la finance».
«Господи, вот дьявольское наваждение!.. Может, он и
думать забыл
о вчерашней переряженной девке, может, просто брешет Фимка, что что-то заметила?» — продолжала мысленно спрашивать себя Дарья Николаевна.
Ему казалось, что он ни
о чем не
думает; но далеко и глубоко где-то, что-то важное и утешительное
думала его душа. Это что-то было тончайшее духовное извлечение из
вчерашнего его разговора с Каратаевым.